Ночной вокзал Пассажиры устали и у касс не скандалят. Сладко пахнет носками на полночном вокзале. Дремлют, спрятавши лица, наши люди стальные, на скамейках - счастливцы, кто на чем - остальные.

"Полночный вокзал" Бориса Штерна

Ну а я - на ступеньках.
Мой портфель мало весит,
мне осталось маленько -
отправленье в пять десять.

Мой сосед по ступеньке
за рукав меня будит:
- Как ты мыслишь, приятель,
заживем ли как люди?

Я плечами пожал
и уехал в пять десять.
Я и вправду не знал,
как соседу ответить.

1980
 

НЛО

Шел девяносто четвертый год.
В поселке Остов ходил народ.

Ходил по лужам, где мог ступить,
тащил на ужин, что смог купить.

От магазина по пустырям
месили глину кто трезв, кто пьян.

Себе месили, а в шесть ноль три
заголосили: "Смотри, смотри!"

Над полем куцым, под вой собак,
спускалось блюдце с планеты Бак.

Комбайн ржавый расплющив в блин,
тарелка села в озимый клин.

Волной воздушной от НЛО
кругом с веревок белье смело.

Тут блюдце взмыло - и весь визит.
С берез уныло белье висит.

Как на крушенье, как на пожар,
к месту явленья народ бежал.

Там, где извечно кривился дуб,
лежало нечто, по форме - куб.

Его увидев, народ остыл,
в законном страхе поодаль застыл.

А вас, скажите, не взял б испуг,
впервой при виде подобных штук?

Лишь славный малый, Бобров Сергей,
пустился в поле, крича "Эгей!"

Но скрыт бурьяном, свалился в ров.
Был слишком пьяным Сергей Бобров.

Полковник Лозгов собрал совет:
- В поселке Остов порядка нет!

Любой порядок вернет с лихвой
род войска лучший - десант лихой.

Из вертолета через рукав
сыпался в лужи личный состав.

Вот в люк сигает, стройный, как гвоздь,
майор Шаганин, военная кость.

Ложись на месте! - звучит приказ.
Моргают двести квадратных глаз.

Майор Шаганин идет вперед.
Бочком шагая, гранату трет.

Когда Шаганин был метрах в трех,
объект исторгнул ослиный рев.

Майор Шаганин, скосив глаза,
вперед ногами бежал назад.

Когда поймали его у пней,
Огонь! - кричал он, - Огонь по ней!

Изрыто поле, повален лес,
Шаганин болен, объект исчез.

Об этом деле молчит печать.
Ей в самом деле есть смысл молчать.

1980
 

Автобус № 531

За город по слякотной погоде
шел набитый нами скотовоз.
Толстая кондукторша в проходе
не жалела брани и угроз.

- Ты, мамаша, здесь не за прилавком,
ты на пассажиров не ори!
Люди все с работы, вот и давка.
Да подвинься, жопу убери!

- Ишь заговорил, культурный ежели,
вылезай да ездий на такси!
Это в магазине: "Будьте вежливы!" -
Здесь таких табличек не висит.

Тут сказал усатый в куртке кожаной:
- Ты, мамаш, про магазин постой! -
В магазине запросто возможно
получить по морде колбасой.

- Это интересно же какою?!
Я б на это дело поглядел!
Докторской? Копченою? Свиною?
А может, сервелатом захотел?

Хеком ему в зубы замороженным!
К нам бы в магазин зашел хоть раз -
Сразу бы увидел, что возможно -
Килькою в томате между в глаз!

А усатый, не смутясь ни капли,
говорит, собравшись вылезать:
- Всем рекомендую рыбу-саблю,
ею можно брюки подвязать!

1981
 

Для дюжины лучших друзей

К дню рожденья я взял выходной.
Я за тетенькой в пестром платочке,
перед ней лысый тип, а за мной
алкоголик, дошедший до точки.

Стоим мы и смотрим друг другу в затылок,
как будто собрались в музей...
Мне нужно немного - лишь восемь бутылок
для дюжины лучших друзей.

Человек через пять впереди
тот усатый, что в куртке был кожаной.
Что-то нынче он сник и притих...
Ну а там, до дверей, еще Боже мой!

Эта дверь еще так далека,
так близка моя скромная дата!
Вьется очередь, словно река,
а в дверях два сержанта мордатых.

- Раздали б талоны, - кричит лысый дядя, -
и неча мурыжить людей!
Он прав, мне ж немного - не восемь, так пять бы
для дюжины лучших друзей.

Пущен слух, что прилавок, мол, чист.
Говорят, что свободно - в Рязани.
Лишь дошедший до точки молчит
и затравленно водит глазами.

У него изо рта пахнет скверно.
У него ни друзей, ни семьи...
Между прочим, становится нервно,
ибо близится дело к семи!

Меня зажимают, мне дышат в затылок.
А рожи - хоть прямо в музей.
Ну дайте, ну дайте ж хоть пару бутылок
для дюжины лучших друзей!
 

Отсекли нас как раз на усатом.
Тот, слегка покачавши права,
матюгнулся, и мы грустным стадом
побрели на ближайший трамвай...

Неужто удача?! Влетаю с поклоном.
Не там я стоял, ротозей.
- Пожалуйста, дайте пятнадцать флаконов
для дюжины лучших друзей!

1986
 

Синонимы

Как русская речь многолика и звонка!
Синонимов масса, различия тонки.

Иной не поймет, полстолетия прожив,
где прячется грань между мордой и рожей.

Ну с этим, широким, губастым, как утка,
все просто и ясно - отменная будка!

Но чья бы премудрость нам грешным открыла
отличие внятное хари от рыла.

Эх, было бы грустно, когда б умерло
роскошное пышное слово "мурло"!

...Я видел - в вагоне резвилось хамло.
Две трети глазели, разинув хайло,

а прочая треть, как ни в чем не бывало,
уставилась молча, открывши хлебало.

Я, помню, гадал: что ж ему, подлецу, -
влепить по сусалам иль дать по торцу?

И тотчас решил - до чего ж многолик
великий могучий русский язык!

Синонимы хлещут и льются каскадом.
Примерь подходящий себе для фасада!

1993
 

Грязь

- Что ты видела, киска, в той стране, дай знать.
- Видала мышку да грязь, едрена мать.

Факт сей подтверждаю, будучи испокон
той державы подданным, чтящим ее закон.
 

Здесь грязны дороги, веси и города,
люди и вещи, полы и сама вода.

Здесь - смотри по карте: что ни райцентр - музей
чавкающих, хлюпающих, подлинных грязей.

Здесь находишь в кресле глоданый рыбий хрящ,
а на лестничной клетке - метанный с ночи харч.

Здесь по камням по досочкам скачут в гастроном
две длинноногих козочки за скрюченным пердуном.

Эх, раздолье! Пыльный зюйд-вест, июль.
Катят в поле мятый лист да порожний куль.

Всем свободам мира, как до орла одру,
до свободы здешней мусора на ветру!

Здесь нетвердому путнику в пик трудового дня
грязь с любовью шепчет: "Старче, ложись в меня!"

И ложится старче, в небо взмахнув рукой,
грея ее, родную, сморщенной щекой.

Сорок лет живу здесь - весел, здоров, как бык.
Грязь не то чтоб люблю, но в оный срок привык.

И Европы лоск - как пурген моему нутру,
как кувалда - гвоздь, вгоняет меня в хандру.

6.03.95
 

Завещание Хайяма

Не гнушаться вина завещал нам Хайям.
Тот призыв торжествует среди россиян!
... - Ох, не следуйте рьяно великим заветам! -
В понедельник сквозь зубы сказал я друзьям.

1983
 

Красотка в Строгино

У фьорда сонного в глуши
в промозглой Швеции тоскую.
Для разогрева, для души
сложу-ка песенку простую.

О том, как в зябком Строгино
красотка, дней не замечая,
о дивной Швеции мечтает,
однажды видевши в кино.

В столице хлябь, за стенкой хай,
а ей для счастия довольно,
закрыв глаза, представить край
могучих викингов и вольво.

Красотка верит в свой полет,
в свою звезду, свою легенду -
ее отыщет и возьмет
роскошный швед с плечами Рэмбо.

Сложилась песнь, и доложу,
что мне и вправду стало легче -
отрадно, что еще дышу
и что до пенсии далече.

И что вернусь до Рождества
в свою Москву, в свое болото,
и там разлягусь, как колода...
Слагайте песни, господа!

Ноябрь 1994
 

Северный натюрморт

Мыс, парящий в серой пустоте.
Крест погибшей тройке рыбаков.
Дом на перекрестии путей
северных свинцовых облаков.

Дверь ветрами сорвана с петель.
Наспех заколочено окно.
Слева у порога прах сетей,
справа у стены охапка дров.

Да коробка с солью на столе,
путнику оставленный топор,
береста, зарытая в золе,
спички и газета давних пор...

1982
 

Марс

Марс, мертвый от сотворения.
Камни маленькие и камни большие...
Надо побывать на горе и я
Медленно поднимаюсь к вершине.

Здесь только ложится и испаряется иней,
только пыльные бури гоняют здесь дюны.
Нет краски зеленой и небесно-синей.
Черепами над Марсом летят его луны.

Что мы увидим, было заранее ясно -
основное о Марсе давно известно.
Но, как ни крути, а прекрасно!
И, конечно же, лестно!

"...На Марсе, впервые в истории,
ребристый след башмака
оставлен ногой человеческой..."
- Вот она, эта нога!

Пелена оседает ночевать в долины.
И опять в просветленной дали,
прямо в небе седеющим исполином
проступил марсианский Олимп...

В пустоте, без богов, вне времени
серебрится Олимп углекислою сединой...
Мир безмолвный, мертвый от сотворения,
достижимый безумной ценой!

Деньги, деньги... Затрат невиданных
не окупят ни эти камни, ни эти дюны.
Марс покорять невыгодно -
для души послали нас люди!

Вот вершина, а там, если б видели!
Мир - нехоженый волнистый кристальный.
Марс, мертвый, но удивительный,
искушает идти и идти, растворяясь в далях.

Там у кряжа вьется русло древней реки.
Погребенные льды узнаю в оползающих кручах.
Вся пустыня, как будто застывший крик...
Марс! Да разве он мертвый? Он ждущий!

1981
 

Челленджер

I.
Когда я, среди прочих последних известий,
лишь наутро услышал о гибели корабля,
я тогда онемел на минуту...
А потом оделся и пошел на работу.

Был белесый морозный день.
Там вчера, вероятно, светило нежное Солнце,
а сейчас лежит глубокая ночь...
Никогда я не был на той стороне Земли!

Я пришел на работу
и отсутствовал, глядя в зеленый экран,
рефлекторно долбя по клавиатуре,
ошибаясь, одну за другой высасывая
тошнотворный моршанский "Космос".

Обнаружив, что более нет для меня
подходяще тупого занятья,
я отправился, к черту, домой.

По дороге домой
снег скрипел под ногами,
самолеты не ревели - сипели.
На подслеповатом небе
проступало несколько звезд.

За стволами деревьев мелькали огни
морем занавешенных окон,
этим мягким предужинным светом
тысяч теплых ячеек бетонных сот.

В этом море тоже прокатилась волна,
и откликнулся приглушенным эхом
крик отчаянья космодрома Кеннеди.

II.
По дороге домой снег скрипел под ногами,
надо мной просипел, направляясь во Внуково,
здоровенный толстобрюхий "ИЛ",
пацаны в подъезде негромко крутили
монотонный тяжелый рок,
долго ехал вонючий скрипящий лифт...
Я сразу включил приемник, но эхо,
со вчерашнего дня гулявшее в головах людей,
не звучало ни на средних, ни на УКВ.
На коротких же выли, хрипели глушилки!
В злости я заткнул свое радио.

Но потом, прислонившись затылком к стене,
снова стал я спокойным,
ибо видел и так из своей занавешенной кухни...

III.
Да, я видел флоридское ясное небо!
Было жутко от гипнотической мощи
и до слез красиво, когда
от земли оторвалось больше двух тысяч тонн,
и "Бросающий вызов" привычно пошел в зенит.

А вослед ему что-то скандировали,
и, пытаясь повыше подпрыгнуть, махали,
от души дули в дудки, гудели, свистели,
чтоб придать ему больше тяги.

Так он шел, заходясь улетающим громом.
Восходящий шлейф уже достигал стратосферы,
когда, в первый момент, не успели понять,
что за облако там растет.

Но, как щупальца спрута,
не спеша потянулись к Атлантике
нисходящие шлейфы...
Споткнулись скандировавшие,
кто-то выкрикнул имя истошно, и крик нарастал,
становясь первобытным.

Человек носился по кругу
и взывал: "Надо что-нибудь сделать,
ну сделайте что-то!"
А другой, совершенно окаменелый,
все глядел и глядел в омертвевшее небо...

Крик стихал - не стихало отчаянье,
просто кончился голос.

И, по-прежнему глядя в небо,
этот бледный окаменелый
прохрипел: "Это все..."

IV.
Я, очнувшись, отдернул шторы и выключил свет.
Там горящие окна уже поредели,
а все-таки - море!
А на горизонте - московское зарево.
Говорят, похожи ночные города с орбиты
на оставленные тлеть до утра костры.
Эх, взглянуть бы хоть краешком глаза!

Знаю, это дано немногим.
Пусть же они, счастливцы,
летают и от моего имени,
воплощая нашу древнюю тягу к преодоленью
пространства!

Почему я так горюю о чужом корабле?
Обитатель советского гетто, я - носитель
блуждающих генов
мореходов пытливого Возрожденья и викингов,
потомок сибирских землепроходцев.
Я спускаюсь по рекам и топчу перевалы,
чтоб хоть как-то унять генетический зуд!
 

И мне нужен Шаттл,
как далекий и шумный провозвестник грядущего Магеллана!
Он мне нужен, как знак,
что мой древний инстинкт еще не стал рудиментом
победившего вида, обжившего Землю, как ферму.
 

V.

Гаснут тихие окна панельных громадин.
Единицы - упрямо горят, и от этого, право, не так
одиноко.
На столе стынет чай...

Катастрофа - непоправима по сути, по смыслу
холодного слова.
Но как важно избыть отравляющий след неудачи,
Нужно сделать такое,
что возвращает спокойствие твердой руки на
штурвале.
И я, кажется, знаю!
Если б кто-нибудь слышал и слушал, что скажет
обитатель бетонного гетто!

Нужно раскошелиться спокойно и молча
на внеплановый самый надежный и мощный корабль,
и назвать его тем же именем.
Обязательно тем же именем!

Пусть с первым же экипажем полетит хоть один пассажир.
Лучше, если на корабле будут женщины.
Пусть все будет, как было тогда!

Пусть же он, вновь бросающий вызов,
разразится пламенем, зайдется ревом,
торжествующе идя в зенит.
За собою протянет постепенно загибающийся к востоку
ровный белый шлейф,

высоко над обжитой, как ферма, Землей,
над поднятыми головами людей,
вызывая в каждом глубинный восторг.

Ибо в каждом из нас шевелится тот самый великий инстинкт,
что со временем будет, я точно уверен,
еще будет затребован где-нибудь в планах
неизвестной судьбы молчаливой Вселенной.

1986
 

1    2    3