Василий СЕЛЕГЕЙ
 

* * *

Эй, вислоухие! Я вам дарю
В эту лохматую полночь луну!
Грустен ваш вой. Отчего? Что за вздор!
Радость щенячью разлейте за двор.

Жаль, ох как жаль –
  у меня нет хвоста –
То-то пошла бы у нас чехарда!
Схожий, тогда б я раздернул покров
Мрака на сердце и сотни подков
Всем бы раздал;
  для бродяг мой очаг
Жарок бы был и в собачьих очах
Страх погасил бы...
  Но нету хвоста,
Нет и луны, как у этого пса,
Что у забора скулит, как оса,
Нет конуры и похлебки.
   Что, брат,
Ты от меня ждешь?
  Мне нечего дать.
Нищ я, как ты,
 меня нечего ждать.

1971
 

* * *
Ты просто пожмешь плечами,
Когда я повешу трубку,
А я, робинзон, печально
Вобью в календарь зарубку.

Милые дети Гриммов!
К вам я,
 да путь печален.
В рубище пилигримов
Вдруг здесь возник нечаян.

Необитаемый остров,
Среди людей – остров.
И бьется толпа в остов
Брига на рифах острых.

1972
 

Университет

За стенкой ветер электричкой,
Осенний пасмурный колпак,
И ярко-рыжая лисичка
Вдоль горизонта рвет контакт.

Взмывают ввысь глухие ноты,
Вздымают крыши мостовых.
Припадок дождевой икоты
Летит в шинели постовых.

Раззявленным проспектом осень
Стекло расплавленное пьет.
На сырость рухнувшие восемь
Над бездной дня – горящий плот.

День-перевертыш издыхает,
Втыкаясь фонарями в мрак,
И в тенях сизо полыхает
Ущербных формул кавардак.
 

* * *

Истончаюсь в марево над купами
    утренних селений
И, дрожа, заматываюсь
   в шлейф Вселенной.
Под ступней – полыневая матовость,
    сыпь белесоцветий...
Я, дрожа, заматываюсь
   в шлейф столетий...
 

* * *

В небыль зубами,
  руками,
   рожей
Впившись,
  держался,
   теряя волю
Это – в любимых
  привычной
   болью
Рвались аксоны,
  визжа под кожей.
Смертью стороннею
   мозг встревожен.
Ну, успокойся!
  Не ты же
   распят
Небом холодным,
  осенней распрей...
Мир утолен.
  И поник.
   Стреножен...
 

* * *

Мой Сорри, Белоснежки гном,
Не верь, не плачь – она лишь спит.
Утри слезинки. Мирным сном
Ее хрустальный дом хранит

От королевы-мачехи, от злобы,
От зависти дождей, и непогоды,
От ведьм, что лгут недобрыми глазами,
От колдунов с мохнатыми бровями,

От тягостных ошибок и забот
Для принца, что когда-нибудь придет.

1970
 

Хpомой кентавр

Стекли стекла осколки
По ребрам кирпичей,
Легли степные волки
На свежий скальп ночей.

Кровавя  горла кровель,
Кричал  от Бога хром
(Четвертой) – голос крови,
Разбуженной пером.

Вмурован в стены пепел
Ушедших. Желтый шест
Под каймы пляжных петель –
Мгновенной смерти жест.

Снимает карлик красный
Малиновый колпак.
Свети ж в покрытый ряской
Зеленой топи мрак!

Спокоен взор. Уходят
По плечи в забытье
Кентавры, втиснув голод
В дождливое нытье.

1971
 

* * *

Не подохла еще моя тень
На стропилах планеты третьей,
Не просохли еще лица стен,
Меж которых жилось мне на свете.

Но остыли уже башмаки,
Из которых ступни свои вынул.
Меж колонн ветер рвет гамаки
Паутины, что вырвал и скинул,

Пролетая, под ноги твои,
Развернув над Вселенной кивер,
В перепончатых крыльях хвои
Пробренчав серебряной пылью.

И все падает на небо, вниз,
Где оправлен в твое отражение
Замечательный времени лист,
Отчеканенный в долгом сражении.

Проиграл, проиграл навсегда,
Никогда я тебя не увижу.
Так проигрывают города,
По дворам чьим шакалы рыщут.

Тот, кто дорог, давно уже мертв,
Тротуары давно прогнили,
Час быка на провалы мостов
Плещет волны сверкающей пыли.

Тихо здесь. Я ушел, а Моя
Тень застряла в стропилах Леты
Колыбелью людской. Но знак
Мой горит в зодиачной ленте!
 

* * *

Громы рокочут и крышу щекочут,
Крышу щекочут пучками воды.
Утром разбудят собака и кочет,
Вечер прервет старых партий ходы.
Партия сделана. Карты раскинуты.
Мечет ва-банк колченогий мессир.
Сети закинуты, души покинуты,
Души покинуты – чумный в них мир.
Мысли несхожие, вовсе не сложные.
Чувств остывающих медленный хлад...
Связи все прорваны пустопорожними.
Зелен еще виноград.

1984
 

* * *

Молний проволоку тяну из пробоин,
На огромную шпульку наматывая.
То ль в верхах – заблудившийся боинг,
То ль – Зевес выезд новый обкатывает?

Дождевая выволочка, что бомбовая,
Загорелась поверхность горбящаяся,
И, поверхность мою утрамбовывая,
Сверху сыплются капли гвоздящие.

И, стихийные, размывающие,
Закипели, по строкам разматываясь...
Капли – знаки стихорождающие
Рассыпаются, неподвластные...

1972
 

* * *

Скачут в пустых циферблатовых бочках
В мушьей агонии стрелки двуногие.
Знаков чернильные пятна на строчках
Ссыпались с пальцев истерикой дробною.

Падают, катятся, крестятся, сыплются
К Стиксу, в провалы! Молитвы хрипя,
Кружится, мечется, чумную сыпь метя,
Серая крыса Олимпа – Земля.

Черных фонтанов застывшими ветками
Ловят кораллы валькирийну рать.
Сумрак восхода сереющей сеткою
Полночь латает, не в силах прогнать.

Тиной вписалась кладбищ этнография
В Ллойда талмуд откипевших пустынь.
Вздыблена мукою Эта география.
Гея моя, где твой саван – где жизнь?

В мельничьем срубе копья наконечник
Тенью рассыпался в крошево скал.
Лижет туманом болотный Предвечник
В топи смердящей забрала оскал.

Холод дрожит по хребтам дикой лошадью,
Ржавым дождем обдирает бока.
Намертво в гриву, как ломаной проседью,
Звонкими пальцами впилась рука:

Тело Кихота с распятий оплеванных
В кольца металла стекает костьми
Ребер Христовых, а мир обворованных,
Каркая, над Росинантом кружит...

Кружатся, крестятся, корчатся лопасти
В тучах несущих обрыв ветряков.
Голым пригорком катятся к пропасти,
В страхе вцепившись в лапы ветров.

Выжжено добела холодом солнечным...
Некому, не к чему и – ничего,
Чтоб удержаться в безумии коечном.
Кружится, крошится, валится все!

Будто Мерлином, хохочущим, злобным,
К юности старясь, назад – слепым,
Время топорщится местом лобным,
Больно зажав мозг в свои клешни...

...Ведь забывают, едва уложив,
В век свой короткий дела и пожитки
Люди прошедшее завтра – вновь жив
Будет их мир, ослепленный ошибкой!

Эгмонт опять на могилу Бетховена
Рухнет в осколках сверхновой Луны.
Видите: падает бешеным молотом
Наземь, в лицо помертвевших равнин!

1971, январь
 

* * *

Смиренна, омута черней,
Потупилась, под взглядом тая.
Красивей тысячи чертей,
В богослужении – святая.

Прикрыла послушаньем дрожь,
Притворно ладану внимая.
Отец святой, зря смерть поешь –
Молитва у нее иная:

Бог юный взором ворожит
Из-за икон, нетерпеливый.
Не он ли в ней разворошит
Страстей горячие наплывы?

...Я видел – вместе вышли вон
в сквер нырнули торопливо...
Ушли старухи с похорон,
Влюбленных выбранив ревниво.

1971, август