В тени акации ленивый дремлет кот,
Под мордочку лохматую подладив лапку.
И весь он - нега, весь - беспечность, и тепло
С его усов стекает вниз на лавку. 

Давно ли, царь окрестных подворотен,
Бродяга, шерсть в репьях и хвост трубой,
Всю ночь бродил по крышам, диким воплем
Бездомных братьев созывая на разбой?

А поутру, голодный, жалкий, смирный,
Продрогший от хвоста до кончиков ушей,
Мяукал у дверей моих с повинной,
Божился в верности и обещал ловить мышей,

Заглядывал в глаза подобострастно,
О ноги терся, льстиво льнул ко мне
И был так нежно-кроток, так участлив,
Пьяня мой слух мурлычащим елеем.

А нынче - бог! Высокомерно-равнодушен,
Он возлежит на лавке с миной сладкой,
Своей природе лицемерящей послушен,
Сквозь щелки глаз за мной следит украдкой.
 

Старую лошадь вели на бойню,
Привязав к телеге, по дороге большой.
Тянула веревка, и лошадь невольно
Бежала усталой неровной рысцой.

Лошадь хромала сбитым копытом
(Незачем было подкову менять),
Припадала тяжко на асфальте разбитом
И, спотыкаясь, бежала опять.

Лошадь смотрела скорбно и кротко.
В глазах стоял безмолвный вопрос.
На мохнатой щеке, на шерсти короткой
Узко темнела дорожка из слез.

Никто не глядел на старую лошадь,
Никто из идущих не поднял лица.
Своя на спине у каждого ноша,
Жестки дороги и жестки сердца.

О чем раздумывать? Кляча есть кляча.
Таков на свете порядок вещей.
Ей Господом Богом удел предназначен -
Быть бессловесною вещью людей.

Но думала я - если б в это мгновенье
Мне просиял несказанный свет,
Нам озаривший огнем просветленья
И судьбы людей, и судьбы планет;

И если бы в громе и блеске гуда
Сверху раздался Господень глас -
То все для меня перечеркнуто будет
Безмолвным вопросом плачущих глаз.

1953 г.
 

Пьяный,
с расквашенной мордой
Хрипит:
- Купите орла...
А рядом,
печальный и гордый,
Царь птичий 
сложил крыла.
- Отдам почти что задаром,
По пьянке вчера приобрел...

В небо над пыльным базаром
С тоскою смотрит орел.
Он видит родные утесы,
В молочной дымке леса...
Немолчно, разноголосо
Шумит астраханский базар.
Торговцы -
кто жестом, кто взглядом -
Зовут заглянуть в свой ларь...
Стоят на позорище рядом
Царь птиц
и природы царь.

Злые собаки

Переулки,
заборы,
овраги...
И повсюду таблички торчат:
"Осторожно! Здесь злые собаки!"
И собаки тихонько рычат.

Что же вы, волкодавы, ослабли,
Где же ваша хваленая злость?
Ваши зубы что острые сабли -
Им как спичка - берцовая кость.

А они отвечают не сразу,
Подворотные доски грызя,
Говорят:
- Ожидаем пр-риказа,
Без пр-риказа кусаться нельзя.
 

Уставший конь на ипподроме
Мечтает в сладостной истоме
О том, как будет есть овес
За приз, что седоку принес.

Вот жирный гусь от радости гогочет
И новостями поделиться хочет.
А во дворе горланит во весь дух
Еще живой - не жареный петух.

Как сладостно свинье хлебать помои
И запивать их тухлою водой,
Как радостно корове молодой
Ежеквартально повышать надои.

Стригут овцу, и радуется, дура,
Что шерсть стригут с нее - не шкуру.
 

Сегодня встал я со стадами: 
лещей ловить. И чуть заpя -
сижу, слежу за поплавками...
Клюет! Тащу, но... пескаpя.

В ладони, бедный, шевелится,
как будто пpосит отпустить.
А я: "Хоть кошке поживиться -
ей хватит душу отвести".

Он pтом хватает воздух жадно,
и, изгибаясь, бьет хвостом,
и судоpожно сводит жабpы,
пpилипнув к пальцам животом.

За жизнь деpется что есть мочи.
Глядишь - и за душу беpет.
Он мал и слаб, и жить он хочет.
Я бpосил в воду - пусть плывет.

В двух клетках жили два красивых попугая.
Он весь зеленый, а она вся голубая.
И говорить умели оба, но молчали.
Но не из вредности своей, а просто знали,
что от людей иного не добьешься,
чем просьбы крикнуть: "Попочка хор-роший!"
А если что-нибудь вдруг скажешь, но не так,
в ответ получишь: "Помолчи, дурак!"

Эй, вислоухие! Я вам дарю
В эту лохматую полночь луну!
Грустен ваш вой. Отчего? Что за вздор!
Радость щенячью разлейте за двор.

Жаль, ох как жаль - 
у меня нет хвоста -
То-то пошла бы у нас чехарда!
Схожий, тогда б я раздернул покров
Мрака на сердце и сотни подков
Всем бы раздал; 
для бродяг мой очаг
Жарок бы был и в собачьих очах
Страх погасил бы... 

Но нету хвоста,
Нет и луны, как у этого пса,
Что у забора скулит, как оса,
Нет конуры и похлебки. 

Что, брат,
Ты от меня ждешь?
Мне нечего дать.
Нищ я, как ты,
меня нечего ждать.

1971

Хpомой кентавp

Стекли стекла осколки
По ребрам кирпичей,
Легли степные волки
На свежий скальп ночей.

Кровавя горла кровель,
Кричал от Бога хром
(Четвертой) - голос крови,
Разбуженной пером.

Вмурован в стены пепел
Ушедших. Желтый шест
Под каймы пляжных петель -
Мгновенной смерти жест.

Снимает карлик красный
Малиновый колпак.
Свети ж в покрытый ряской
Зеленой топи мрак!

Спокоен взор. Уходят
По плечи в забытье
Кентавры, втиснув голод
В дождливое нытье.

1971
 

Я приехал домой... 
- Вот те на! 
Дочь с женой 
приютили щенка. 
Как на грех - беспородная сучка. 
Одним словом - тяжелый случай. 

А теперь у ней бубликом хвост, 
волчья шерсть и шакалий рост. 
Так и прут теперь из собаки 
сторожевые задатки. 
На гостей моих злобно гавкает. 
Стыд и срам! В общем, шавка шавкою. 

Дочь придет - сразу сцена любви у порога, 
ибо дочь для нее - вроде Бога. 
Ну а я? Вот загадка! 
Кто же я тогда для собаки? 

Кто ты, о немыслимый, о жестокий, 
пару раз отшлепавший Божество? 

И когда прихожу Всемогущий Ужасный Я, 
в буре чувства собака, сама не своя, 
обвизжит и обпляшет, 
помелом своим машет, 
и скорей под кровать - все же страшно! 

Эх, собака, потешный домашний зверь, 
только страшный хозяин твой выйдет за дверь, 
двор минует, умчит, на подножке зависнув, 
он становится маленьким и зависимым. 

И ему б в свой черед 
вон из кожи служить 
и подобно тебе голосить на чужих, 
и подобно тебе от восторга рыдать, 
а чуть что, а чуть что - под кровать. 

А как знала бы ты, что он там вытворяет, 
так решила б тайком: "Ох и дикий хозяин!" 

1984